ИП иппало моск всю ночь. Моск не выдержал.
многа букоф
З А П И С К А
Небольшая комната со скромной обстановкой – журнальный столик, заправленная кровать, книжный шкаф. На столике лежит лист бумаги и карандаш. На кровати – кукла. Дешевая пластмассовая кукла – кукольный парень. Еще один парень стоит у шкафа, достает оттуда тетради, книги, диски… Каждую вещь подолгу вертит в руках, о чем-то думая, что-то вспоминая. И кладет в большой черный мешок. Он думает, он единственная живая душа в комнате. С чего бы ему думать по-другому – он может видеть лишь обстановку и кукольного парня на кровати. А меня – не может. Даже если я заглядываю ему в лицо, пытаясь догадаться, какие мысли его посещают при разглядывании той или иной вещи.
Наконец шкаф опустел. Некукольный парень поставил мешок у двери и сел на кровать. Прямо перед ним – столик с листом бумаги и карандашом. Парень берет карандаш. Я пристраиваюсь у него за плечом – чтобы видеть, что появится на бумаге.
Кончик грифеля висит в двух миллиметрах над бумагой. По-моему, пауза затянулась. Я подаюсь вперед и смотрю некукольному парню в лицо. Отстраненный взгляд, губы едва заметно шевелятся – он явно не знает, с чего начать. Внезапно встряхивает головой и начинает что-то писать.
«В первый раз пишу предсмертную записку, поэтому не знаю, с чего начать. Наверное, надо бы поприветствовать адресата, но, во-первых, я не знаю, кому в руки попадет письмо и, во-вторых, мало кому я хочу сказать «здравствуйте» или «уважаемый имярек». Пожалуй, нет таких людей, которым в данный момент я желал бы здоровья, и еще меньше тех, кого я уважаю. Во всяком случае, они-то уж точно не прочитают эти строки. Поэтому начну с середины.
Почему я решил так поступить? Банальный и сложный вопрос. Можно найти много причин.
Например, финансовые трудности. Правда, мне вполне хватает на жизнь того, что я зарабатываю. И даже на пиво остается.
Или – меня бросила девушка. Но я уже успел понять, что из-за таких пустяков переживать не стоит. К тому же я люблю одиночество, а для потрахаться всегда можно найти кандидатуру.
Предположим, меня не устраивает этот мир. Но я вижу лишь одну-две его стороны, которые вполне даже ничего. Даже если случится то, что сломает мой уютный мирок – люди в разных условиях живут. Или выживают – тогда им точно некогда задумываться над тем, как свести счеты с жизнью.
Я устал. Я устал плыть, наблюдать, барахтаться. Отсутствие возможности баловать себя дорогими безделушками – и полное отсутствие желания делать это. Беспорядочные половые связи, когда хочется тепла и понимания (и дарить тепло и понимание) – и такое острое чувство личного пространства, страх впускать в него кого-то. Мой маленький мирок – «кругом война, голод, смерть… а мы тут пьем», как говорил некогда популярный мультяшный персонаж. И ведь мне плевать, меня не трогают – и ладно.
Менять? Меняться? Я слаб для этого. Слишком силен – как это модно сейчас говорить – когнитивный диссонанс между тем, чему учили в пионерском детстве и тем, что вижу сейчас.
Так что прощайте. Ухожу в лучший, недоступный атеистам мир. С надеждой, что каждому по вере – и там ничего не будет. Вообще.»
Парень кладет карандаш. Две-три минуты неподвижно сидит. Потом берет куклу, ставит на столик перед собой. Всматривается в неживое лицо – как будто разглядывает знакомого, с которым не виделся двести лет. Придерживая кукольного парня левой рукой, правой достает из-под подушки пистолет. Приставляет дуло к пластмассовому лбу.
«Бах!» - тихий-тихий шепот.
«Буэ!» - театр одного актера для невидимого зрителя.
Вижу на пистолете надпись: «Made in China». И значок: рожица малыша и цифра «3» в перечеркнутом кружке.
Пистолет и убитая кукла отправляются к книгам, тетрадям и дискам. Палач с черным мешком выходит из комнаты.
Мне скучно. «Жилье» стало «помещением». Никакой индивидуальности. В поисках неизвестно чего заглядываю за шкаф, под кровать. Только пыль.
С улицы раздается визг тормозов, глухой звук – «пум!» - как будто куль с мукой упал, женский крик. Выглядываю в окно. Автомобиль, растущая толпа, тело моего недавнего визави. Черного мешка нет. Пока.
(с)Константин Бернц